Новочеркасск: История расстрелянного города, которому советские дети обязаны счастливым детством

К десятилетию «ранней оттепели» с марта 1953 года до лета 1962-го больше всего подходит эпитет «бунташное». Поводов для недовольства у советских граждан было более чем достаточно. Позднесталинское государство было вовсе не доброй мамочкой: цены были высокими, а зарплаты — низкими. Да и всю свою зарплату практически никому не удавалось подержать в руках, ведь помимо обязательных платежей в пользу государства и налогов, часть её отбирали при помощи регулярных «добровольно-принудительных» взносов и займов. Старшие классы школы и высшее образование были платными, а промтовары стоили очень дорого. К примеру за мужской костюм надо было отдать 1500 р., в то время как зарплата рядового инженера составляла 1100 р. в месяц, а рабочего — всего 442 р.

Работали советские граждане в среднем по 10 часов при 6-дневной рабочей неделе. За попытку уволиться по собственному желанию или за опоздание без уважительных причин полагалась уголовная ответственность. Эта мера, как и плата за высшее образование, была введена ещё до войны, и не была отменена после.




Волнения начались ещё при жизни Сталина. Первыми ласточками стали знаменитые «сучьи войны» в ГУЛАГе. Следом прокатилась волна забастовок и восстаний в лагерях особого назначения, где держали «политических«. Их конечно подавили, но часть требований всё равно пришлось удовлетворить. Осознав что система ГУЛАГа постепенно превращается в бочку с динамитом, власти в спешном порядке запустили процесс массовой реабилитации. К началу знаменитого XX Съезда в лагерях осталось всего 114 000 «политических».

Но волна бунта уже перехлестнула через колючую проволоку и выплеснулась на волю. По всей стране прокатился ряд так называемых «хулиганских выступлений» — в Ленинграде (1954), в Магнитогорске (в 1955-м и в 1956-м годах), в Новороссийске и на Донбассе (1956), в Подольске (1957) и во многих других населённых пунктах. Как правило причиной становилось жестокое обращение сотрудников милиции с задержанными. Народ выходил на улицы, после чего ситуация перерастала либо в массовую драку с милицией, либо в стихийную демонстрацию с социальными лозунгами.




Одновременно нарастал массовый «тихий протест». В адрес государственных учреждений, членов Политбюро и министров начали регулярно поступать письма с угрозами, на обороте избирательных бюллетеней писались антиправительственные лозунги, а на деревьях и стенах домов сотни невидимых рук клеили самодельные листовки.

Пар удалось немного стравить после XX Съезда, на котором помимо знаменитого доклада был взят курс на «повышение материального уровня жизни трудящихся». В том же году была отменена уголовная статья за опоздание на работу и увольнение по собственному и установлена 42-часовая рабочая неделя. Чуть позже постановлениями Верховного Совета был запрещён труд подростков моложе 16 лет, увеличена длина женского декретного отпуска, введены академические отпуска для тех, кто совмещал работу с учёбой. В 1956 году впервые начали платить пенсии не отдельным категориям, а всем. Кроме колхозников — для них пенсии ввели только в 1964-м.




Даже эти довольно скромные социальные программы заметно снизили доходы государственного бюджета. Помимо них, гирями на шее советского слона повисли плачевное состояние экономики, доставшееся от Сталина, перевооружение армии, рывок в космос и чуть было не окончившаяся полной катастрофой программа освоения целины. Ситуацию попытались исправить повышением цен и увеличением норм выработки на предприятиях. Это и стало причиной событий в Новочеркасске.

На градообразующем Новочеркасском Электровозостроительном заводе (НЭВЗ) повышение норм выработки проводилось с января 1962 года. К концу мая старые тарифы оплаты труда сохранялись только у сталелитейщиков. Так получилось, что объявление заводской администрации о повышении норм в этом цеху, сделанное утром 1 июня, совпало с пришедшим из Москвы известием о «временном» 25-35 — процентном повышении цен на мясо, молоко, яйца и ряд других продуктов. '




Масла в огонь добавила давно уже будоражившая город катастрофическая ситуация с жильём. По всей стране ударными темпами строились «хрущёвки», а большинство новочеркассцев по-прежнему ютилось в бараках сталинских времён или вынуждено было отдавать чуть ли не треть своей зарплаты за съемную квартиру.

В то утро работа в сталелитейном цеху так и не началась. Вместо этого рабочие стали обсуждать последние новости, собравшись в заводском дворе. Группа из примерно двадцати человек отправилась требовать разъяснений у начальника цеха. Туда же примчался и узнавший о «брожениях» директор НЭВЗ Борис Курочкин. Именно он и произнес ту самую фразу, которая станет «триггером» к началу всех последующих событий. На возглас одного из рабочих «Дети ни мяса, ни молока не видят!», Курочкин ответил: «Не хватает на мясо — ешьте пирожки с ливером».




Сейчас историкам уже совершенно точно известно, что королева Мария-Антуанетта никогда не произносила свою знаменитую фразу насчёт пирожных. Но она, как и множество других «фэйкньюз» вошла в историю и успешно закрепилась в массовом сознании. И то что советский производственный чиновник, представитель «рабочей» власти, практически слово в слово повторил сомнительный афоризм свергнутой французской королевы — говорило о многом.

По крайней мере, рабочие поняли слова директора именно так. Одна из групп направилась к заводской компрессорной и включила гудок, вторая отправилась по цехам, призывая ко всеобщей забастовке. Ужа через пару часов завод полностью «встал». Заодно рабочие перегородили импровизированной баррикадой проходившие неподалеку от территории НЭВЗ железнодорожные пути и остановили поезд «Саратов-Ростов». На тепловозе кто-то написал лозунг «Хрущёва на мясо!» , а рядом на опоре электропередач повесили самодельный плакат «Мясо, масло, повышение зарплаты!»




К полудню на площади собралось уже почти 10 000 человек — пришли рабочие второй и третьей смен. Попытки разогнать демонстрацию и остановить забастовку силами народной дружины результатов не дали. В милиционеров, пытавшихся с помощью мегафонов уговорить толпу разойтись, полетели палки и камни. В Новочеркасск срочно выехали член Политбюро Анастас Микоян и член ЦК КПСС Фрол Козлов. Стихийно выдвинувшиеся лидеры протеста призывали людей не начинать погромы и не идти на захват государственных учреждений.

В то же время власти не оставляли попыток спровоцировать толпу. Лето выдалось жарким, а взять с собой на площадь запас питьевой воды мало кто додумался. Сквозь возмущённую и изнывающую от жажды людскую массу попытался проехать грузовик, доверху гружёный ящиками с ситро. Машину пропустили, не взяв с неё ни единой бутылки и провокация сорвалась.




В этот момент в город вошли первые подразделения Новочеркасского гарнизона. Но вместо того чтобы оцеплять и разгонять, солдаты начали брататься с рабочими — как и в 1917 году. Чуть позднее боевая техника, уже с полностью офицерскими экипажами перекрыла мост через реку Тузлов.

Толпа начала понемногу расходиться — одни отправились уговаривать присоединиться к забастовке рабочих с других предприятий, прочие пошли по домам. На следующий день был назначен марш к центру города. Ночью в Новочеркасск прибыли свежие войска, спешно переброшенные из Ростова-на-Дону.




На следующее утро явившиеся на родной завод рабочие НЭВЗ обнаружили, что он уже захвачен солдатами и людьми в штатском, похожими на сотрудников КГБ. Толпа собирается на стихийный митинг у центральной проходной, распахивает заводские ворота и отправляется в город. По пути к ней присоединяются работники Электродного завода, «Нефтемаша» и других предприятий. Внешне шествие напоминает первомайскую демонстрацию: люди несут красные флаги и портреты Ленина. Только вот лозунги совсем не праздничные: «Хлеба, мяса, масла!»...

Утром того же дня Хрущёв в своей речи на встрече советских и кубинских студентов, произносит ещё одну эпохальную фразу: «Враги не всегда выступают с винтовкой в руке. Враг может быть одет в такую же рабочую блузу, как и вы. Враги всегда использовали и будут использовать наши трудности». Участь новочеркасских рабочих была предрешена.




Примерно в 10 утра толпа подходит к заблокированному мосту через Тузлов. Командовавший блокпостом генерал Матвей Шапошников заранее приказал солдатам и танкистам разрядить автоматы и сдать боеприпасы. На поступивший «сверху» приказ выдвигать танки и атаковать, генерал ответил «Не вижу перед собой противника, которого следовало бы атаковать нашими танками» — и оборвал связь. Толпа прошла по мосту без помех. За этот поступок Шапошников подвергался преследованиям вплоть до начала Перестройки.

К тому моменту когда демонстранты подошли к зданию горкома — там уже никого не было, городское партийное руководство и все сотрудники сбежали. Толпа прорвала оцепление из солдат и ворвалась внутрь. На площади перед зданием развернулся стихийный митинг, во время которого работница Е.П. Левченко выступила с балкона и рассказала, что задержанных во время вчерашних событий свезли в горотдел милиции и там избивают.




Слух разошёлся мгновенно и около трёх сотен демонстрантов двинулись к зданию МВД Охранявшие здание военные отказались пропускать толпу внутрь отдела, говоря что никаких задержанных внутри нет. В ходе возникшей перепалки одному из рабочих удалось вырвать у солдата автомат. То ли он попытался воспользоваться им как дубиной, то ли попробовал оттянуть затвор — но именно этот эпизод и стал поводом для страшной команды «Открыть огонь!».

Автоматные очереди ударили в толпу. Первые предупредительные выстрелы, сделанные поверх голов, пришлись по забравшимся на ветви деревьев, среди которых было немало детей. Затем огонь перенесли на демонстрантов. Люди в ужасе ринулись с площади, оставляя за собой убитых и раненых. Отдавший приказ майор вышел во двор, встал ногами в лужу крови и застрелился.




Тем временем была арестована делегация, посланная к прибывшим в город представителям советского правительства. Микоян выступил по радио, а войска начали планомерную «зачистку» центральной площади и прилегающих к ней улиц. Вечером в городе был объявлен комендантский час. К 4 июня волнения в Новочеркасске были окончательно подавлены.

Точное число жертв неизвестно до сих пор. Погибших хоронили тайно, в ямах и на сельских кладбищах вокруг Новочеркасска, не оповещая родственников. По данным КГБ всего было около 27 погибших и 87 раненых, свидетели говорят о 50 трупах только у горотдела милиции. Уже через несколько дней начались аресты. Над «Новочеркасским делом» трудилась прибывшая в город бригада из 27 следователей КГБ. По итогам их работы семеро «зачинщиков» были приговорены к смертной казни, ещё 110 были осуждены как участники массовых беспорядков на сроки заключения до 10 лет.




Но в этот момент власть поняла главное — «крутить гайки» и «затягивать пояса» до бесконечности не получится, времена уже не те. Никаких средств для относительно мирного подавления массовых беспорядков у неё не было. В «братской» Польше уже создали спецподразделение ZOMO, но его отечественная копия — ОМОН, был сформирован только в 1988 году. Так что единственным средством оставались войска, которые могли только стрелять в воздух или на поражение. А войсками всё еще командовали прошедшие войну офицеры, у которых хватило бы смелости отказаться выполнять такой приказ. Эпизод с Матвеем Шапошниковым многих напугал и заставил задуматься.

В отношении самого Новочеркасска меры приняли практически сразу. В первые дни после трагедии на заседаниях Политбюро ещё обсуждался вопрос о высылке чуть ли не половины жителей города, но вместо этого решили увеличить темпы строительства жилья и снизить цены в магазинах, правда нормы выработки по-прежнему остались завышенными. Для всей остальной страны перемены начались уже после нового бунта — на сей раз не рядовых граждан, а высокопоставленной советской бюрократии, которая свергла Хрущёва.




На его место пришёл уступчивый, предпочитавший договариваться, а не ломать хребты Брежнев, который повёл уже совсем иную социальную политику. Началу новой эпохи способствовало открытие нефтяных полей в Западной Сибири. «Чёрное золото» хлынуло на Запад, возвращаясь в страну полновесным долларом, который и обеспечил «блаженный» застой — наверное самую спокойную и зажиточную эпоху за всю историю России.

Когда уже выросшие представители трёх последних поколений советских детей говорят о счастливой и безоблачной жизни в СССР, они вспоминают именно об этом времени. Но стала бы советская бюрократия так легко делиться нефтедолларом, если бы не события в Новочеркасске и других городах? Если бы не тысячи безымянных, шагавших грудью на колючую проволоку и милицейские пули, посаженных на долгие сроки и расстрелянных за подстрекательство к массовым беспорядкам? Кто знает, а у истории точно не бывает сослагательного наклонения.