Рассказ о том, как женский батальон мира мужей от войны спасал

Часть первая.


Итак, родом я из той самой неспокойной страны, где ныне развернулась ожесточенная гражданская (?) война. Началось все с того, что моего мужа забрали в армию по повестке. Точнее, заварилось все гораздо раньше, но со стороны казалось, что лично моей семьи весь этот бардак не коснется. Коснулся еще как. Итак, увезли муженька недалеко, в соседний город. Вся семья перекрестилась и принялась возить в часть пайки. Войной у нас и не пахло, поэтому страшно не было. По малодушию телевизор старались не смотреть, мотивируя это тем, что помочь соседним областям все равно не сможем. И все бы ничего, но однажды вызвал меня к себе командир части, где служил муж, и по секрету сообщил, что часть мобилизуют. Причем именно туда, откуда приходят неутешительные сводки и цинковые гробы с остатками тел. Удовлетворившись моим испуганным видом, мужчина предложил оставить супруга в казарме… за определенное вознаграждение. Само собой, я согласилась. И кинулась собирать деньги. В процессе решила, что взятка – это не выход. И спасать нужно всех. С этого все и началось. Похождения нашего женского батальона мира.

Согласно советам, кинулась я обзванивать всех жен, чьи мужья служат в злополучной части. Трубку брали все, выслушивала до конца лишь половина, соглашались единицы. Суть была проста до безобразия: устроить мирный митинг у ворот части и не пустить машины в ту самую область, где отчаянно лилась кровь. Причем стоять нужно было до последнего, иначе назад наши мужики могли бы и не вернуться. В качестве беспроигрышных козырей было решено использовать детей. Сказано, сделано. В тот же день 20 женщин, вооружившись отпрысками разных лет, поехали в тот самый соседний город. Сняли комнату в домике, расположенном напротив части и в паре соседних, и затаились. Нам нужно было дождаться момента вывода части, иначе вся операция могла бы быть сорвана. Недоуменным мужьям сообщили, что просто решили оздоровить детей и побыть немного рядом с ними. Мужчины поверили. Остальные ничего не заподозрили.

Дежурили возле части по очереди. Мобильные телефоны не выпускали из рук, чтобы успеть предупредить остальных. Причем, у ворот всегда оставалось минимум по 4 человека, чтобы успеть первыми загородить живым щитом дорогу, пока остальные подтягиваются.

В первый день было тихо. Мы немного расслабились. Где-то в глубине души у меня уже начинали закрадываться сомнения: а мобилизуют ли. В глазах остальных читалось то же. Но тут позвонил командир части и спросил: помню ли я о нашем разговоре, и что, если у меня есть желание сохранить мужу жизнь, я должна поторопиться. На вопрос «сколько у меня времени», мужчина ответил, что менее суток. Естественно, взятку я не дала. Только начала судорожно рисовать плакаты. Радостные дети раскрашивали фразы «нет войне» и «не забирайте наших мужей», не понимая, какую серьезную работу делают. Женщин начало трясти. Вся ситуация напоминала дикий фарс. Казалось вот-вот, и сон закончится. Но он только начинался. Причем, продолжение было довольно непредвиденным.

Час «икс» настал во второй половине дня. В двадцать минут третьего ворота части со скрипом разъехались, и за ними показалась колонна военных машин, крытых брезентом. По воле судьбы я тоже дежурила в той четверке. В первую минуту все растерялись. Кто-то хватал детей, кто-то набирал остальных девчонок по телефону. Прямо посередине дороги мирно играл маленький Сева, не подозревая, что становится помехой для кровавой мобилизации. Передняя машина тревожно засигналила, а мы начали приходить в себя. Плакаты валялись на обочине. Раскрыть их уже не было времени. Мы просто взялись за руки и встали на пути колонны. Видели бы вы недоумение на лицах мужчин, сидящих в кабине! Один из военных даже улыбался, видимо, не подозревая о том, какой бредовый план зреет в наших головах. По шуму сзади я поняла, что подтянулись остальные. Послышался шорох бумаги. Девчонки разворачивали плакаты. Лица мужчин в кабине постепенно вытягивались. Сзади тревожно сигналили другие машины, не понимая в чем задержка. Наконец откуда-то вышел невысокий плотный человек в военной форме. По твердому взгляду было ясно: начальство. Одна из наших взяла с собой видеокамеру (этому чуду техники еще предстоит сыграть решающую роль в нашем мероприятии) и снимала все происходящее. Мужчина, увидев объектив, недовольно поморщился и хозяйской рукой отвернул от себя объектив.

- Ну, и что это за балаган?
Мы начали нервно выкрикивать что-то типа «не забирайте наших мужей», «не хотим войны». Начальство снова поморщилось.
- Кто в вашем курятнике главный?
Все замолчали. Помня о том, что именно я первой набрала номера девчат, я вышла из строя.
- Я.

Голос предательски сорвался. Хотелось бы, чтобы мое «я» прозвучало грозно и решительно. На деле вышел мышиный писк. А еще ужасно тряслись руки и ноги. Но хуже, что трясся подбородок. Старалась его подтянуть, чтобы не было видно моего страха, получалось плохо. Потом я что-то говорила. О том, что мы против мобилизации части, и что нашим детям нужны отцы, и что нельзя стрелять по своим братьям. А главное о том, что мы будем стоять на пути колонны до тех пор, пока машины не развернутся. Пока говорила, страх прошел. Осталась злость. На тех, кто заварил всю эту кашу. На тех, кто без зазрения совести отправляет на верную смерть ни в чем не повинных людей. Мужчина слушал.

- Что ты мне прикажешь делать?
- Развернуть колонну.
- Ты же понимаешь, что у меня приказ, и я не могу его ослушаться (в собеседнике появлялось что-то человеческое).

Пока мы говорили, к нему подтянулся еще кто-то. Если честно, то я не вспомню ни роста, ни цвета волос, так как старалась смотреть главному собеседнику в глаза. Почему-то казалось, что именно этот контакт сможет всех спасти.

- Но вы же понимаете, что везете их на смерть? – спросила я. Сзади кто-то заплакал, не выдержали нервы. Испуганные дети подхватили вой. Мужчина молчал.
- Можно же что-то сделать? – у меня тоже начали сдавать нервы.
- Что ты предлагаешь? Позвонить и сказать, что дорогу перегородила куча баб с детскими рисунками?
- Да. (Честно говоря, я и сама не понимала, как можно отменить отправку части, поэтому лихорадочно думала).
- Скажите, что тут собрались журналисты, телевидение, и в случае чего будут жертвы. Лично я с дороги не уйду. – Плач сзади прекратился, и девчонки начали кричать, что они тоже с дороги не уйдут, еще и детей прихватят.
- Вы нормальные? – начальник с сомнением оглядел нашу скудную процессию.
- Вполне. А нормальные ли те, кто решает свои проблемы с помощью крови ни в чем не повинных людей?.... Тут меня понесло. Я долго рассказывала, что думаю обо всех олигархах вместе взятых, ситуации в стране и мобилизации в частности. Вокруг стояла тишина. Из машин повыходили люди. Начали стягиваться жители поселка. Кто-то стоял на обочине, но многие вставали рядом. Тоже молча. Душа ликовала: теперь точно не проедут. Мой собеседник потрясенно смотрел на все происходящее и, видимо, не понимал, что ему делать. Вдобавок ко всему, к нему подошел маленький Сева и подергал за штаны. Толпа прыснула. Начальник раздраженно выдернул штанину из рук ребенка и зашагал к машинам. Военные недолго о чем-то совещались, потом сели по машинам. Начали заводиться моторы. Девчонки сзади замерли. Началось. Но колонна задним ходом въехала в часть. Ворота закрылись. А мы остались снаружи, не совсем понимая, что делать.

И тут до меня дошло. Они просто отложили отправку до тех пор, пока народ не разойдется. Тактика была верна. Местные жители уже расходились по домам, оживленно обсуждая произошедшее. Учитывая то, что у нас были дети, стоять полным составом сутки тоже не выходило. Малые уже начали канючить о том, что хотят пить-писать-какать. Жара стояла невыносимая. Девчонки вопросительно смотрели на меня. Долго. Потому как в голову ничего не приходило. Решение оказалось простым до безобразия. В самом начале мы привезли с собой ленту с гвоздями, которая, по сценарию, должна была пробить шины у первой выезжающей машины. Мы ее не положили только потому, что из части то и дело выезжали машины, которые не имели к мобилизации в горячую точку абсолютно никакого отношения. Кто-то вез хлеб, кто-то начальство с сауны.

Сейчас жалеть гражданские машины было некогда. Четверо из наших побежали за лентой, остальные напряженно вглядывались в ворота. У некоторых гневно разрывались мобильные телефоны: потрясенные мужья ругались… матом. Девчонки плакали от обиды. Мой телефон молчал. И это было хуже нецензурных слов. Потом мы тихонько растянули ленту под воротами и снова составили график. На этот раз дежурили вдесятером. Остаток женщин с детьми перебрались в домик напротив части. Стало понятно, что шутки кончились. Часов в 6 вечера ворота открылись, и к нам вышел тот самый начальник.

- Пойдем покурим, - позвал он меня.
На этот раз страха не было вообще. Была благодарность (за то, что идет на контакт) и надежда, что все получится.

Но мужик, вместо того, чтобы предлагать решения проблемы, устроил допрос. Кто наши мужья (пофамильно), кто мы сами, из каких газет журналисты. Естественно, что на многие вопросы я не отвечала (особенно учитывая тот факт, что редактора строго-настрого запретили журналистам писать на данную тему). В конце концов, нервы сдали, и я его послала. Начальник даже не вздрогнул (привычный, наверное) и еще через пару минут просто ушел. Состояние было такое, словно мы проигрываем войну. Я оглядела наше скудное войско. Лица у всех были решительные. К 8 вечера начали подтягиваться наши друзья-знакомые. Кто-то даже привез гитару. Люди рисовали плакаты прямо на дороге, макая кисточки в обрезанные пластиковые бутылки. В воздухе повис адреналин, придающий силы.

Развязка наступила в час ночи. Нас просто скрутила милиция. Хорошо, что дети мирно спали в домике, а на посту была лишь половина батальона. Помню боль в руках (крутили нещадно), чужие ладони по всему телу (никто особо не стеснялся) и запах перегара (чем еще заниматься на службе). Потом нас долго везли куда-то (оказалось, что в родной город). В нашей машине оказалось трое из батальона, остальных (8 человек) везли следом. Все напоминало дикий сон. Куда? За что? Но больше всего душа болела за ребенка, который, проснувшись утром, не обнаружит мамы. Хуже всего то, что и папу тоже, скорее всего, увозят в горячую точку. А если посадят? С кем она останется?

Пока я думала свои мрачные думы, нас привезли на место. Причем это была не милиция. Прокуратура. Развели по кабинетам, и начался ад. Бесконечные допросы: кто зачинщик, кто спонсор, где остальные. Надо признать, что лично меня никто не бил. Но и по голове не гладил. Потом повели в другой кабинет, где на столе лежали наши телефоны, планшеты, ноутбуки. Приказали показать свои вещи. Показала. Мальчик с умными глазами начал расспросы: что за программа, что за сайт, какой пароль. Стало ясно, что сейчас абсолютно все будут шерстить. Пожалела, что не стерла кое-какую переписку в скайпе. Спасло то, что у дочки тоже есть свой аккаунт. Сказала логин и пароль от него. Вроде пронесло. Жутко болела голова и руки. Запястья были синие и ноги почему-то тоже. Сквозь боль пыталась сообразить, как из всего выбраться.

Потом пришел какой-то строгий дядька в костюме. Видимо, психолог. Начал монотонно убеждать, что все содеянное – ошибка. И что единственный выход – написать бумагу о неразглашении или наши заявления, написанные дрожащей рукой, пойдут в ход. Оно вам надо? Конечно не надо. На мой робкий вопрос: а как же мужья, безразлично пожал плечами. Потом меня отпустили.

Встретило слепящее солнце и трое девчат из батальона на выходе. Оказалось, других отпустили раньше. Многие рванули домой. Остались те, кого в соседнем городе ждали дети. Мы недолго постояли на крыльце, соображая как добираться до места. Почему-то никто не предложил съездить домой за деньгами. Все спешили туда, к мужьям и детям. Мобильные телефоны и вся техника осталась в прокуратуре. Сказали забрать через несколько дней. У одной из девчат в кармане брюк оказалась мелочь. Купили попить. Потом попытались добраться до части на перекладных. Водители в ужасе шарахались и проезжали мимо. В результате договорилась с таксистом. Он довез нас за пару золотых сережек, которые мне на годовщину свадьбы дарил муж. Почему их не сняли в прокуратуре? Может, не увидели за распущенными волосами?
Город нас встретил кучкой кур, которые мирно паслись на обочине дороги. Затем из домика выскочили перепуганные девчонки. Оказалось, что мужей не увезли. Но и сами женщины у части дежурить перестали (слишком кровавой показалась им ночная расправа). Только следили за всем из окон. Вышла дочка. С ужасом посмотрела на мои синие руки и ноги. Заплакала. Тут и я не выдержала. Поплакав полчаса, было решено поесть. Не удалось. Кусок не лез в горло. Пока я тупо созерцала продукты на столе, женщины рассказали, что утром к ним пришел участковый и предложил добровольно сдать телефоны и всю технику, иначе и их постигнет наша участь. Ленка громко возмущалась по поводу видеокамеры. Мол, дорогая, забрали, кто вернет. Пообещала ей отдать нашу.

И тут меня осенило. Быстро, пока умная мысль не покинула больную голову, я рванула в часть. Долго стучала в ворота. По ту сторону явно переговаривались. Впускать меня никто не хотел. Наконец, голос спросил, что мне надо, напомнив, что рвусь я на территорию военного объекта (то, что мы весь прошлый месяц беспрепятственно заносили через ворота сумки с продуктами, никто не вспомнил). Я путано описала того самого начальника, с которым накануне вела беседы. Попросила позвать. Мужчина появился минут через 20. Все это время я сидела под воротами, а из дома напротив меня сверлили испуганные глаза. Вскоре из дверей вышла дочь с чашкой воды. Молча села рядом. Противиться ее соседству и рассказывать, что «я тут по делу» сил не было. Так и сидели в пыли, взявшись за руки. Ушибы пекло на солнце. Наконец, ворота заскрипели, вышел настороженный начальник. Глянул на синяки, скривился. И тут мне стало страшно. Потому как от исхода разговора зависела не только жизнь мужа (отошлют в горячую точку), но и моя (посадят), и дочки (будет расти сиротой). Отступать было поздно.

- Помните ту камеру, которая снимала нас в первый день?
Начальник явно помнил.
- Я успела отослать запись по интернету кое-кому. Будет скандал. (На самом деле это был блеф, я не только не отсылала запись, но и в глаза ее не видела).
Лицо мужчины вытягивалось.
- Не отсылайте их на войну. Пожалуйста. – Это была уже дочь.

Но блефовать было не нужно. Выяснилось, что пока мы воевали с местными, в стране прошли выборы, и начальник отослал рапорт с просьбой не отсылать его часть в горячую точку новому президенту. Какие причины он указал, мужчина не говорил. Меня просил не распространять запись в интернете, так как он лично против войны. И ему жаль своих солдат. Но сделать можно мало. То, что можно, он делает. И если бы не мы, мужья были бы ТАМ. От услышанного сдали нервы. Я плакала. Мужик молчал. Потом дочь попросила, чтобы папу отпустили домой. Она даже слово выучила «увольнительная». Начальник пообещал.

Я посоветовала сказать про запись тем, кто выше. Напугать. Чтобы его часть оставили здесь, в тылу. Он молча посмотрел на меня и ушел. Вернулся через пару минут с мазью «Спасатель». Потрепал дочь по голове и посоветовал беречь маму. Потом пообещал, что к вечеру отпустит мужа в увольнительную на неделю.

- А остальные?
Мужчина пожал плечами: «А где остальные женщины? Только ты осталась». Крыть было нечем. Напомнила про запись, обняла дочь и ушла в домик. Отсыпалась до вечера. Разбудил муж. Злой и молчаливый. Говорил только с дочкой, меня демонстративно игнорировал. От несправедливости синяки на руках болели еще сильнее. Домой нас вез тот же таксист. Всю дорогу с любопытством разглядывал нас в зеркало. Денег не взял (серьги и впрямь были дорогими), лишь попросил сфотографировать нас на телефон. Почувствовала себя знаменитостью.

Сейчас мы дома. Позвонить остальным нет сил. Узнавала только за многострадальную военную часть. Пока их не увезли. Муж ушел спрашивать за оставленную в прокуратуре технику. Я отправилась в интернет-кафе писать исповедь. Даже не знаю, как закончить свой рассказ. Когда все начиналось, мне хотелось триумфа. Чтобы всех отправили домой, а в стране воцарился мир. Я не хотела ни денег, ни славы. Только того, чтобы дочь могла спросить у отца совета, а я прижаться к его спине перед сном. Многого хотела? Наверное. Что получилось в итоге? Муж рядом. Пусть на неделю, но рядом. А потом…. Поеду снова рисовать плакаты. Кстати, нашу ленту под воротами кто-то спер. Надо искать новую. Тем, кто дочитал до конца мою многостраничную бессвязную писанину, желаю МИРА. Как оказалось, он очень хрупкий.

Часть вторая.

Долго не решалась продолжить исповедь. Все казалось, что проснусь и окажется, что всего этого не было. Но дни идут, а реальность не меняется. К сожалению. С чего начать? С того, как мы нашим женским батальоном мира снова поехали в часть спасать мужей? Надо признать, что состав спасательной миссии сильно изменился. «Старенькие», не выдержав прессинга прокуратуры и испытания подписками о неразглашении, не только не соглашались ехать со мной, но и бросали трубку, переходили на другую сторону дороги и даже писали заявления в соответствующие инстанции. Ну, это мы пережили. И поехали в часть обновленным составом, во всеоружии и полные надежд.

Сняли жилье, поставили лавочку у ворот и принялись выжидать. Начальник сначала аж побелел, когда меня увидел, но потом даже здороваться начал. Надо признать, действия разворачивались довольно быстро. Учитывая ситуацию в стране, на наших мужчин рассчитывали. Мы же рассчитывали, что их удастся оставить дома. Если честно, то мне удалось купить справку о недееспособности мужа, на случай, если наша спасательная миссия провалится. Уже вижу, как большинство кривится и осуждает мои действия. Но мне все равно. И, если бы ситуация сложилась бы так снова, я бы еще раз заплатила деньги за эту несчастную справку. Поскольку семья дороже. Но пока заветная бумажка была спрятана в сумке, а мы продумывали ход дальнейших действий. Накупили в магазине для взрослых наручники, чтобы приковаться цепью в случае мобилизации части. Брали с собой на дежурство документы (чтобы у правоохранительных органов не было соблазна задержать нас «для выяснения личности»). И молились.

Ситуация изменилась в пятницу. Я сразу и не поняла что произошло. К части подъехало несколько машин. Из них вышла группа мужчин спортивного типа. Забегая вперед, скажу, что были ребята не местные. Говорили с явным акцентом. Каким? Сказать затрудняюсь. Да и не буду гадать, дабы не вводить никого в заблуждение. Но хуже диалекта были их глаза. Пустые и холодные. Без души. Один из них пришел ко мне в домик и, не разувшись, подойдя вплотную (сидела у окошка, это наш наблюдательный пункт) сказал: «Ты, говорят, берешь на себя много? Если хочешь, чтобы все с твоей семьей нормально было, не рыпайся, поняла? А мужики воевать должны. На то они и мужики. Родину защищать». Попыталась возразить и сказать, что это не война, а братоубийство какое-то, на что мне посоветовали варить борщи и помалкивать. Если честно, то страшно не было, было смешно. Но начальнику части было не до смеха. Оказалось, мужики эти приехали «промыть мозги» и убедить служащих, что нужно брать оружие и ехать. В ДНР. Без них никак. И приказ уже, дескать, подписан. Так что очередь за ними.

Растерянные мобилизованные сначала помалкивали, а потом стали прислушиваться. Багажник одной из машин, на которой приехали провокаторы, (ну нет другого слова для них) открылся, оттуда появился ящик водки. Видимо, для улучшения восприятия лекции. Все напоминало какой-то дешевый фильм, где грозные мужики хлещут водку стаканами и ругаются матом. Мы (женщины) забрали детей от части и притаились. Через какое-то время за ворота вышел начальник. Покурить. Выглядел он явно нервным. Первая сигарета, вторая, третья. С опаской вышла к нему. Предложил прикурить. Отказалась. Кажется, что и не услышал. Потом заговорил. Сказал, что приказ действительно пришел. Часть мобилизуют в ДНР. Потом отвел меня в сторонку и стал рассказывать о замечательном юристе из Киева, который помогает ребятам на законных основаниях не покидать пределы области. То есть люди служат, но в пределах определенной территории (строго обозначенной). И никакого тебе Луганска и ДНР. Само собой, я вызвалась съездить в Киев за чудо-юристом. Начальник грустно посмотрел и назвал цену за услуги человека. Сумма была немаленькой (за справку я заплатила меньше). Но человеческая жизнь дороже. Попросила координаты спеца. Потом час дозванивалась до него (мобильный не отвечал, городской был занят). И только к вечеру секретарша недовольным голосом сообщила, что его нет и завтра не будет. Долго упрашивала, объясняя ситуацию. Назвала сумму. Девушка помолчала и предложила перезвонить минут через 15. Перезвонила, узнала, что согласился встретиться, стала собираться в дорогу. Начальник посоветовал по пути развезти детей по бабушкам-дедушкам. Согласилась. Перед отъездом отдала ему справку мужа. Попросила, если не успею, пустить в ход. Начальник пообещал, что моего мужа никуда не мобилизуют. Уехала спокойной. А в части тем временем квасили.

Юрист встретил меня с ленцой и пренебрежением. Часы на руке говорили о том, что человек успешен и не берется за мелкие дела. Глядя на такую роскошь, я немного приуныла. Ну и как его уговорить? В подтверждение этому мужчина, выслушав, сначала согласился, но потом, узнав, что ехать нужно мало того, что в другую область, да еще и в поселок, категорично отказался. И даже встал в подтверждении своих слов. Мол, ему пора уходить. Я же уходить не собиралась. Напомнила, что заплатила за час, и это время еще не вышло. Попросила юридической помощи, подсказки. Полчаса слушала юридические термины (хоть убей, ни один не вспомню) и думала-думала-думала. Потом глаза наткнулись на небольшую икону. Это была не наклейка, удостоверяющая, что офис освящен, а самая настоящая икона. Блеснул луч надежды.

- Вы в бога верите? – перебила я юриста.
- Какое это имеет отношение к делу? – вопросом на вопрос ответил пуленепробиваемый.
- А дети у вас есть?
- Двое. – Неохотно признался спец.
- Представьте себе, что это вашего сына хотят забрать на войну? – мужчина недовольно сморщился. Манипуляция проваливалась с треском.
Потом я начала рассказывать. Про то, как познакомилась с мужем. Про то, что бывают люди «две половинки», и про то, как я совсем недавно боролась за его жизнь. Рассказала про плакаты, демонстрацию, пыльную дорогу, милицейский уазик, прокуратуру. Даже про то, что видеозапись была блефом, тоже призналась (вырвалось).
- Я так долго боролась, что сейчас просто не могу отсюда просто так уйти. Понимаете? Называйте любую цену, говорите любые условия. Даже если у меня таких денег с собой нет, возьму кредит, или отдам частями. Обещаю. Но вы должны их спасти.
- Ты же мужу справку купила? (памятливый, блин) К чему тогда я? Он-то на войну уже не едет.
- А остальные? А девчонки? Мы-то ехали целой толпой, и каждая думала, что едет спасать своего мужа (сына, брата).
- Я думаю, что весь твой батальон твой сейчас разбежался как крысы по углам. Так что возвращайся смело. Ты своего спасла, а другим, видимо, так нужно было, раз они с тобой не приехали. – Юрист уже «выговорил» свой час и собирался уходить.

И тут меня понесло. Начала говорить, что каждый человек за свою жизнь совершает массу ошибок, и все они потом ему зачтутся на Божьем Суде. И смягчающим обстоятельством может быть только добро. В данном случае – десятки спасенных жизней. Спасенных в прямом смысле слова. И если он, юрист, верит в то, что над нами есть Бог, то он, Бог, сейчас явно хочет, чтобы он мне помог. Поскольку случайных встреч не существует.

Видимо, мое красноречие сбило юриста с толку. Он предложил чай. Потом кофе. Потом назвал сумму. Меньше, чем я ожидала, но больше, чем было с собой. Само собой, я согласилась. Потом сказал, что на поезде не поедет. Только на машине. Своей. Заправлять ее мне. Снова согласилась.
Следующие несколько часов были самыми спокойными за все эти дни. Юрист оказался неплохим мужиком. Рассказал про свою семью, гражданскую позицию и отношение к войне в целом. Наши мнения совпадали. А затем начали развиваться события. Сначала мне позвонила подруга и сказала, что я у нее в скайпе только что просила денег. Я ответила, что деньги, в принципе, нужны, но сейчас еду в машине и в интернете не сижу. Дальше прозвучало еще несколько аналогичных заявлений от друзей-знакомых-заказчиков. Почему-то выбирали среди тех, с кем мало или давно не общалась. Вспомнила про оставленный в поселке ноут. Писали явно с него. Но кто? Дверь точно закрывала на ключ.
Ответ на вопрос мы получили сразу, как только въехали на территорию поселка. По улицам бродили пьяные служивые с части. Женщин с батальона не было. Вообще. Люди, у которых они снимали комнаты, говорили, что те уехали практически сразу за мной, сказав, что я «сделала ноги». Было обидно. Но главный сюрприз меня ждал в моем домике. Кто-то разбросал мои вещи по всей комнате. Ощущение было такое, что кто-то что-то искал. Ноутбук стоял включенный на столе (почему не забрали?). Чемодан на колесиках стоял в центре. Мокрый. Характер лужи смогла понять, едва подойдя к нему. Моча. Еле сдержалась, чтобы не заплакать. Почему-то больше всего было жалко разорванную книгу, которую я купила двумя днями ранее. Юрист стоял в проеме. Явно был в шоке. За ним показалась сердитая хозяйка. Приказала убрать тут все и выметаться. Дескать, слишком много от меня проблем. Тут подключился мой спутник и популярно объяснил, что я имею право находиться в комнате столько, за сколько заплатила. А разруха – это на ее, хозяйки, совести. Нечего было впускать в ЧУЖУЮ комнату посторонних. И что за это я могу подать на нее, хозяйку, в суд. Та приуныла и скрылась.

Убирать я не стала. Некогда. Пошла сразу в часть. Увиденное потрясло. На сельских свадьбах и то люди выглядят трезвее. Пьяные солдаты выкрикивали лозунги, обещали «порвать на флаг» неприятеля и были настроены весьма воинственно. Еле нашла начальника части. Трезвого. Обрадовался мне как родной. Выделил комнату для юриста. Начали потихоньку подтягивать людей, которых предполагалось спасти. И тут встала дилемма с оплатой. Женщины все уехали домой. Платить за чужих мужей не хотелось. Да и нечем было. Начала обзванивать беглянок. 10 человек согласились заплатить. Чувствовала себя последней сволочью, так как могла спасти людей, но тупо зажала денег. Договорилась еще за троих знакомых (один из них холостяк, второй живет с мамой-пенсионеркой, третий тянет кредит). Предложила вызывать мужиков и предлагать помощь. Отслужат? Отдадут долг. Юрист, как ни странно, согласился. Видимо, мое желание помочь передалось и ему. 50% от помощи отказались. Появился муж. Трезвый, спокойный. Сказал, что будет рядом, так как тут бардак.

Двое из тех, за кого было уплачено, отказались подписывать бумаги. Сказали, что поедут воевать как настоящие мужики. Переубедить было бесполезно. Они едва держались на ногах и не видели вокруг ничего и никого. Оформили документы. Камень свалился с души. Начальник части даже кажется, улыбался. Юрист уехал. И тут начался кошмар. Во-первых, провокаторы вдруг опомнились: что за чел на крутой машине на территории части. Поговорить с ним не успели. Начали стрелять по колесам. Спасла пыль, которая накрыла машину юриста во время движения. Стало страшно. Начальник побежал прятать документы в сейф, и тут в комнату ворвались двое провокаторов.

- Это она все мутит. Муженька своего спасти хочет. Санек рассказал. (Санек – это один из отказников).

Муж молча встал спереди, заслонив меня от пьяных. Разило от мужчин так, словно они пили неделю, не просыхая. Я обреченно понимала, что ничем хорошим это не закончится. И что те, чужие, явно спортсмены. Провокаторы заговорили. Про то, кто я, и супруг мой, и дети. Что всех дезертиров нужно мочить в сортире или расстреливать без суда. Как бракованных. Глаза мужа начали наливаться кровью. Держался. Но тут один из них зашел сбоку и попытался выдернуть меня из-за спины за руку. Что-то хрустнуло. Началась драка. Знаете, я была на чемпионате по кикбоксингу и поражалась жестокости боя. Но этот был намного жестче. Муж дрался со спортсменом так, словно собирался его убить. И это в фильмах окружающие начинают поддерживать дерущихся и делать ставки. В жизни все потрясенно смотрели на них. Включая второго спортсмена. Спас положение вернувшийся начальник части. Он схватил со стены огнетушитель и залил драчунов пеной. Потом твердо послал спортсменов из кабинета. Те стояли, насупившись. Начальник решил пройти к столу (убрать залитые пеной бумаги). Поскользнулся, упал. Я решила помочь ему встать. Растянулась рядом. Комичная ситуация рассмешила спортсменов. Они поржали и… ушли. Допивать водку.

Мы остались. У мужа оказалась сломанной рука. Лицо напоминало отбивную. Но именно в этот момент я любила его больше всего на свете, понимая, что он лучше всех этих двухметровых качков вместе взятых. И весь последний месяц моих трудов – лишь малая толика того, что я могу для него сделать. Потом мы отмывались от пены, накладывали гипс, убирали в комнате и старались прийти в себя. На заднем дворе части готовились к отправке. Я старалась об этом не думать. Так же, как и о тех солдатах, которые едут на бойню. Устраивать митинг было не с кем. Да и начальник части запретил, сказав, что «эти» переедут и не поморщатся. Глядя на пьяные лица, понимала, что это так. Кого смогли, спасли. Остальные ехали в ДНР сознательно. Или скорее под действием водки и пропаганды. Муж грустно сказал, что до Донецка люди протрезвеют и поймут, куда они едут. Пожалеют. Так и вышло.

Последний абзац самый сложный. Ребята уехали. Часть наполовину опустела. А вчера мне позвонила мать одного из ребят и сказала, что ей звонил друг сына (двое отказников, друзей мужа, за которых я хотела заплатить) и сказал, что Пашу убили. Что они проснулись утром и отказались воевать. 12 человек. Их повели к оврагу, раздели и расстреляли. Двое уцелело. Один (звонивший) притворился мертвым, второй потерял сознание от боли. Я не могу утверждать, что это – правда, так как не была на месте события. Но эти люди не выходят на связь. Мамы обоих ребят тоже куда-то пропали (подозреваю, что поехали в ДНР). А я думаю: как жить дальше. Муж напился чуть ли впервые в жизни и признался, что таким как раньше он уже не будет.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми: