Почему на излёте Российской Империи так много барышень стремились на каторгу и на виселицу

Каторжанки особенного сорта

В то время, как основным поставщиком политических узниц в Европе и США были суфражистки ― женщины, которые боролись за получение гражданских прав ― в России их ряды пополняли анархистки и социалистки. Это значит ― помимо прав для женщин, они ещё жаждали справедливости для разных сословий, для национальных меньшинств (прежде всего ― постоянно поражённых в правах евреев), в общем, для всех.

В то же время именно сословная несправедливость делала их жизнь на каторге терпимой: охрана выделяла «политических» среди вдов ремесленников, крестьянок, проституток и воровок. Обращалась на «Вы», не требовала вставать при входе, не заставляла в качестве наказания петь молитвы, не кидала в карцер ― и не потому, что сочувствовала идеям этих женщин. Просто политические очень чётко были в глазах этих людей «барышнями» и «барыньками», а с ними, известно, обращение другое. «Политические» не возражали.

Их, вероятно, и не тянуло возражать ― ведь в тюрьмах центральной России, откуда пересылали «барышень» на каторгу, отношение к террористкам было совершенно другим, и всё время заключения под стражей было противостоянием администрации. После обычной тюрьмы уже совсем не тянуло разделять долю «обычных» заключённых, которые, помимо прочего, обязаны были весь день работать ― шить и вязать одежду на мужские тюрьмы, сучить пряжу на государство, готовить на всю тюрьму и так далее.

Политкаторжанки были на особом положении.

Были и другие послабления, которые «политические» принимали спокойно. Им разрешалось носить собственную одежду и использовать собственные одеяла (казённые были просто ужасны); приговорённые к пожизненному должны были носить кандалы ― но «политическим» надевали их только во время проверок.

Но главное, от чего были рады отмежеваться «политические» ― это постоянные домогательства и изнасилования, которым подвергали «простых» каторжанок. «Барышень» не трогали из сословного почтения, но на их глазах не стеснялись приставать к простым уголовницам ни конвоиры, ни арестанты-мужчины ― последние ещё и полагали, что со стороны арестанток раздвигать под ними ноги ― буквально долг, за неисполнение которого ещё и наказать можно, как за нанесённую обиду. В результате большинству каторжанок приходилось терпеть ужасы заключения и трудиться беременными, а о том, как быстро распространялись между ними инфекции, тем более во время эпидемии сифилиса, и говорить нечего.

Кстати, с детьми потом охотно сидели как раз «политические». Большего они сделать для уголовниц не могли: всё могло дойти до слома сословных границ, и это значило бы совсем не только выдачу казённых одеял и обращение на «ты». По мере сил «политические» оказывали и другую помощь, например, помогали выписать на пришедшие с воли деньги дополнительную еду и чай. С уголовницами вместе также было принято праздновать: петь и плясать.

Всё это более, чем понятно ― но откуда вообще на каторге появилось столько «барышень» и как вышло, что России по количеству политзаключённых женщин опередила любую другую страну мира?

Политкаторжанки пьют чай.

Россия: особый случай

О высокой доле женщин среди террористов России говорят все исследователи ― как и о высокой политизированности молодых образованных женщин вообще. Надо понимать, что, хотя в целом в России и Европе шли схожие процессы, всё же положение российской женщины отличалось. Например, она могла быть экономически самостоятельной, достигнув совершеннолетия (двадцати одного года), да и не только экономически ― с этого момента родители не могли запретить ей получить высшее образование или выйти замуж. То есть, когда девушке исполнилось двадцать один, в России она могла обвенчаться без присутствия и согласия родителей ― и во второй половине девятнадцатого века многие этим пользовались.

Кроме того, в браке у женщины была неотчуждаемая собственность (приданое) ― правда, о чём с горечью говорили активисты женского образования вроде Боткина, очень многих девушек выращивали настолько экономически неграмотными, что они писали доверенность по управлению собственности на мужей, не умея ни сами распорядиться своим имуществом, ни оценить способность мужа это сделать. Причём приданое было свято и неприкосновенно не только в образованных кругах, но даже у беднейших крестьян ― и женщина, которая без слов терпела побои и издевательства мужа, напрямую шла в суд, стоило ему коснуться её сундучка или прибить её из отчего дома приведённую козу. Трудно поверить, но при всех патриархальных ужасах такое отношение к женскому приданому было нормой жизни.

В России женщина часто чувствовала себя увереннее, чем в Европе. А политикой россиянки привыкли интересоваться ещё при императрицах.

После отмены крепостного права российские женщины стали отличаться от европеек ещё в одном аспекте: приживалкам и бедным дворянкам массово пришлось себе искать работу, и в результате работающая девушка стала в России нормой жизни (дворянки в этом отношении открыли дорогу и мещанкам) ― в то время, как в Европе это долго было непристойно и девушкам, которые увлеклись какой-то профессией или просто хотели жить не так бедно, приходилось сражаться с собственной семьёй.

Наконец, третий важный аспект, который повлиял на уверенность и активность женщины ― массовое движение интеллигенции обоих полов за получение женщиной достойного образования. Пока одни пытались пробить разрешение у властей, другие готовили программы будущих высших курсов и студенток, готовых обучаться в заграничных университетов, а третьи просто устраивали на квартирах открытые лекции по школьным и университетским дисциплинам, давая возможность догнать образованных сверстников не только женщинам, но и выходцам из разночинцев, небогатых мещан, ремесленников и даже крестьян ― когда кто-то из них искал возможности получить образование. Образованность делает человека активнее, как известно.

Практически все террористки были образованными девушками, но была ещё одна особенность ― большинство их были именно дворянки. Дело в том, что, столкнувшись с необходимостью работать по двенадцать часов день и снимать за копейки каморку (в которой ещё и приходилось убираться самой), девушки из бывших крепостнических семей осознали, что так, и даже хуже, живёт почти вся Россия. Они могли бы обидеться на царя за то, что он лишил их холопов ― но образование расширило их кругозор, и они решили бороться за справедливость для всех россиян.

Исследователи говорят, что дорогу женщинам в высшее образование буквально проломили россиянки.

В этот период (вторая половина XIX века ― начало XX) среди гражданских активистов было немало тех, кто верил, что только устрашением можно заставить государственную машину начать слушать и действовать ― в общем, тех, кто стоял за террор. Поскольку это были преимущественно те же круги, что боролись за права женщин и устраивали лекции ― только самая радикальная их часть ― неудивительно, что среди радикалов оказалось немало девушек. Для части из них был актуален девиз «личное ― это политическое»: для евреек. Евреи то и дело страдали от погромов, кроме того, против них действовал ряд ограничений.

Девушка ― лучшая икона

Было и ещё одно соображение, по которому девушки шли в террористки и проявляли такую активность. Каждая из них была уверена, что если не на первом, то на втором-третьем теракте их или убьют на месте, или будут судить.

В случае со смертью, гибель женщины потрясает, как они считали, больше гибели мужчины, а значит, у товарищей будет больше мотивации мстить и тем самым продолжать дело. Что же касается суда, то многочасовые судебные заседания ― идеальная возможность произносить речи (которые где-нибудь на площади пресекались бы как пропаганда) перед лицом большого количества зрителей и репортёров.

Покушение Веры Засулич.

Притом молодая девушка, толкающие речи, сильнее завораживает публику: работает архетип Жанны д’Арк или какой-нибудь горожанки, которая стыдит дрогнувших, готовых прекратить защищать город от врага мужчин. А значит, сказанным ею проникнется больше людей. Грубо говоря, девушка ― лучшая икона, и грех этим не воспользоваться, имея большую политическую цель. Стать мученицей было осознанным выбором каждой из террористок.

И действительно, террористки вызывали множество симпатий. Они даже казались красивее обычных женщин ― их описывали как роковых дам. Надо сказать, это не значит, что все они вели себя одинаково и гордо сверкали очами. Например, Евстолия Рогозинникова прославилась тем, что во время заседаний звонко хохотала над словами прокурора. Кстати, ей смертную казнь заменять на каторгу не стали, вопреки сложившейся практике ― повесили.

Выбор жертв теракта никогда не был случаен, он был привязан к тем или иным случаям репрессий и поддержки произвола против граждан. Даже вызывающий недоумение случай Веры Засулич, которая убила никак не завязанного на полицейский произвол Трепова: стоит только посмотреть, из какой семьи была Засулич (полька) и чем ещё известен был Трепов (подавление двух польских восстаний). «Личное это политическое» играло не только с евреями.

Вообще женский вопрос в империи был очень сложным и интересным. Как в России поняли, что уезжающие за границу женщины ― это утечка мозгов.

Текст: Лилит Мазикина.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми: