Как, когда и почему русский язык изменялся и впитывал иностранные слова

Как и зачем уходить от простого русского языка и возвращаться к нему обратно

Если попробовать почитать русские тексты второй половины восемнадцатого и первой половины девятнадцатого веков, будет видно, насколько трудно сейчас воспринимаются первые и насколько легче — вторые. Дело в двух вещах. Во-первых, в моде.

Восемнадцатый век — это век моды ухода от естественности как показатели изящества и культуры. Прилично одетый и накрашенный человек должен быть похож на фарфоровую статуэтку, неважно, кавалер он или дама. Дом приличного человека должен быть похож на гигантскую шкатулку с изящными, в завитушках, с гнутыми ножками и ручками безделушками внутри. То же самое ожидалось и от языка. Просто должны говорить только простолюдины. Чем человек культурнее, тем сложнее он составляет из слов конструкции и больше употребляет затейливых сравнений.

Картина Жана Франсуа де Труа.

Девятнадцатый век любил сочетать игру в естественность с декоративностью. Дама не должна выглядеть так, словно её пудрили свинцовыми белилами, а кавалеру ни к чему быть настолько же нарядному, как ёлочной игрушке (ну, разве что у его полка мундир так выглядит, тогда делать нечего). Отмирают парадные спальни — которые нужны только для того, чтобы в них принимать гостей «неформально». Декоративность больше не должна запутывать глаз.

Всё начало девятнадцатого века — это фактически выработка нового языка, который был бы по-прежнему русским, но брал бы простоту природной, знакомой каждому по крестьянским говорам речи без её грубости, пригоден был бы не только для примитивных чувств и мыслей, но и для сложных, позволял бы сохранять вежливую дистанцию, не превращая её в смешную церемонность. Этот процесс шёл фактически весь девятнадцатый век.

Картина Василия Максимовича Максимова.

Многие обороты, которые для современного русского уха кажутся родными и привычными, на самом деле именно в первой половине девятнадцатого века были заимствованы из французского или немецкого языков путём буквального перевода. Вот только несколько из них: «убить время», «вопрос жизни и смерти», «носить отпечаток», «быть как на иголках», «без задней мысли», «с первого взгляда», «от всего сердца» — из французского. «Крылатые слова», «распорядок дня», «разбить наголову», «невзирая на лица», «вот, где собака зарыта» — из немецкого.

Именно в первой половине девятнадцатого века в русский язык пришло много французских, которые в наше время смотрятся родными. «Батон», «автор», «ваза», «герой», «экран», «шикарный», «блондин», «шевелюра», «трюк» — вот только несколько примеров. Тогда же влился в русскую речь и английский «клуб». Подарила переходная эпоха от послепетровского к пушкинскому русскому языку нам и придуманные слова с русской основой, например, «трогательный», «влюблённость», «промышленность», «достопримечательность» — за них и некоторые другие спасибо Карамзину.

Портрет Карамзина кисти Алексея Гавриловича Венецианова.

Многим, тем не менее, заимствования из французского не нравились. Предлагалось искать альтернативу на основе славянских корней. Зачем сюртук, если есть кафтан? Давайте считать, что кафтан просто поменял фасон… то есть форму… то есть, тьфу ты, покрой. Впрочем, при близком рассмотрении кафтан оказывался тоже нерусским по своему корню, а народ всё не спешил переходить с галош на мокроступы.

Когда меняется весь мир

Новую категорию слов подарила вторая половина девятнадцатого века, когда молодые женщины стали массово выходить на работу. Одни это делали по идеологическим соображениям, другие — поскольку после отмены крепостного права оказались без источника дохода. Кроме того, женщины начали учиться. В прессе и речи появились слова-версии названий профессий, новых и старых, в женском роде.

Конечно же, новым словам сопротивлялись опять. Разве не уродливо, не поперёк русского уха звучат такие уроды, как «студентка», «телефонистка», «журналистка», спрашивали в своих статьях радетели русского языка (и это их ещё не настигла «туристка»). Всю последнюю треть девятнадцатого и первую треть двадцатого веков женские формы для профессий будут множиться: лектор — лектриса, авиатор — авиатриса, скульптор — скульптриса, продавец — продавщица, моряк — морячка, рабочий — рабочая, учёный — учёная, председатель — председательница. И только уже при Сталине с общей модой на консервативность и вторую четверть девятнадцатого века как образец во многих вещах мужской род снова начнёт вытеснять женский из «профессиональной области».

Делегатки. Картина Александра Николаевича Самохвалова.

Огромный переворот в языке случился после февральской и октябрьской революций. Писатели, журналисты, чиновники стали искать более энергичные и отражающие изменения в жизни слова и словоформы. Большую распространённость получили аббревиатуры и сокращения по первым слогам: шкраб — школьный работник, рабфак — рабочий факультет, рацпредложение — рационализаторское предложение, идея по улучшению чего-нибудь, гороно — городской отдел народного образования, ликбез — ликвидация безграмотности. В интеллигентной среде слова, составленные из сокращений, вызывали болезненную реакцию. Всё советское время будет сохраняться тенденция к подобным словам: ширпотреб — товар широкого потребления, аналог нынешнего масс-маркета, индпошив — одежда индивидуального пошива.

В самом начале советской эпохи появилось слово «выходные», которым стали обозначать дни отдыха. До революции работники отдыхали в праздничные дни своей веры: или воскресенье, или субботу, или пятницу. Сетчатый мешок, который стал распространяться в конце девятнадцатого века, наконец, получил название — «авоська». Его с собой начали носить на «авось», постоянно — вдруг удастся что-то купить.

Ещё одно советское слово - *коммуналка*. Советская многосемейная квартира должна была идеологически отличаться от дореволюционной многосемейной квартиры.

«Милиция» изменила значение с народного ополчения на органы исполнительной власти. Появился «ударник труда» — человек, который особенно самозабвенно и продуктивно трудится. «Области» и «районы» стали применяться по отношению к административным территориям. Сильно изменилось построение предложений. В публицистический и канцелярский стиль стало входить много безличных предложений, где действие происходило словно само собой, а значит, стали использоваться много отглагольных существительных.

Именно в советское время стали общепринятыми и почти нейтральными такие конструкции, как «Ожидается повышение температуры воздуха» вместо менее обезличенного «Температура воздуха, по прогнозам, повысится». В объявлениях появляется «убедительная просьба» сделать то или иное.

Картина Александра Владимировича Юркина.

Отдельное влияние оказали всеобщая грамотность и экономия на букве Ё: её на письме обычно обозначали буквой Е. В редкоупотребимых в быту словах в результате изменились произношение и порой ударение: берёста стала берестой, жёлчный — желчным, новорождённый — новорожденным, околёсица — околесицей, поблёкший — поблекшим.

Английский: никогда не исчезал с горизонта

Поток англоязычных слов шёл в разговорную речь практически весь двадцатый век. Так, в начале его начали заниматься «спортом» и играть в «футбол», «волейбол» и так далее. В середине — носили «бриджи» и рубашку-«поло». В конце — смотрели на видео «триллеры» и массово стали одеваться в «джинсы».

Много англицизмов пришло при необходимости развивать лексику, связанную с предпринимательством, в девяностые годы: бизнес, менеджер, офис. Очень часто иноязычные слова вытесняли не родные, а просто старые заимствования. Так, «хит» пришёл на смену «шлягеру», тот же «офис» — «конторе», а позже, в нулевые, англоязычный «мейкап» заметно потеснил французский «макияж».

Художница Софи Гриотто.

В нулевые же в русский язык подтянулись слова из английского, связанные с активным использованием интернета, включая, собственно, само слово «интернет». В десятые стало популярным использовать англоязычные слова, связанные с модой (начиная с того, что франкоязычное слово «мода» пошло заменяться на «фэшн») и с культурой новой «красивой жизни» — не богатой или изысканной, а в стиле популярных блогов в инстаграме, одновременно небрежной и предельно аккуратной, балансирующей между уютом и стерильностью. Приметой этой красивой жизни стали североамериканские панкейки вместо русских оладушек, коворкинги вместо мастерских и воркшопы вместо мастер-классов; впрочем, и «мастер», и «класс» — корни тоже далеко не славянские.

Как всегда, любая волна изменений закончится тем, что действительно актуальное в быту закрепится, а остальное — забудется; как всегда, любая волна сопровождается (и будет сопровождаться) протестами и воскрешением давно чуть было не погребённых временем слов, только с новым, теперь ироническим оттенком. Какой поворот ожидает живой язык завтра, не знает никто. Только с мёртвыми всё ясно.

Язык откликается не только на глобальные исторические процессы, но и на мелкие повседневные нужды. «Моя-по-твоя»: Как русские и норвежцы стали говорить на одном языке.

Текст: Лилит Мазикина.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми: